Он вечно стоял на пути - ехать вам на восток или на юг полуострова…

Он закрутил узлом все дороги в этом краю. Город менял цвета, словно гигантский спрут, затягивая и выталкивая толпы приезжих людей из своих мощных, пульсирующих щупалец. Что-то в нём раздражало и будило глухую  тоску. Нечто неведомое, мелькающее в людских водоворотах на скрещениях его пешеходных улиц. Посторонние гортанные звуки вплетались в возгласы пёстрых очередей. Выносные прилавки завораживали броской приманкой. На глади старых фонтанов и в зеркалах витрин отражались гипсовые русалочьи хороводы. Многоликий и разномастный, город лежал вдалеке от моря, в толчее и вечной привокзальной пыли. По счастью, я бывала там только изредка, чаще всего - проездом, пересаживаясь на другой поезд или автобус.

      И вот однажды что-то произошло между нами. Мною и городом. Иногда что-то меняется незаметно для остального мира. Ты просто идёшь по знакомой дороге, не замечая множества мелких, вкраплённых в обычный асфальт кусочков слюды и кварца…И вдруг они вспыхивают и сияют! Переливаются,  гаснут и вновь загораются. Словно с небес кто-то бросает горсти алмазов тебе под ноги. Как будто там, в облаках, кто-то снова тебя заметил, обласкал и признал, просто позволив всё это почувствовать.

     В то лето я работала у самого моря, в детском палаточном лагере. Каждое утро я летела на побережье по бесконечно длинной, усыпанной искрящимися камешками, дороге приморского парка. Малышки из младшего отряда едва поспевали вслед, сопровождая меня. Так уж им нравилось, каждое утро они дожидались встречи на остановке автобуса. Крепко просоленный морской ветер швырял мне в лицо длинные волосы. Одна из девочек положила мне в руку какую-то завязку.

- Спасибо, дружок, не нужно, - я собрала волосы под заколку, - Ветер…

И неугомонный бриз, словно услышав, что его назвали по имени, рванул хлипкую заколку с моих волос и снова швырнул хлёсткие пряди прямо в лицо. Ему было весело, ветру нравилась эта шальная игра…Здесь, на берегу моря, ритм жизни задавали удары волны, намокшие рукава высыхали белесыми соляными разводами… В моей работе было движение и кураж: подчинить непокорный парус, занять и увлечь сто двадцать детей разного возраста.

    Но в сотне километров от нас, сразу за горизонтом, лежал твой город, смутно притягивавший, угрожавший, готовый вытряхнуть из меня всю мою радость.

       Кажется, однажды ты пытался нас с ним помирить. Мы бродили немного по его улицам, и ты рассказывал о беспокойной судьбе этих мест, через которую прошли все накаты революций и войн. Ты пытался развернуть этот город ко мне лицом. Словно из соломинки волшебника-стеклодува возникал и принимал задуманные очертания какой-то другой мир, хрупкий и незнакомый, с потрескавшимися смуглыми арками над греческими колоннами и лазурными, нацеленными в небо, татарскими минаретами. Подобно тому, как стекло, извлечённое из-под вековых наносов земли, кажется покрытым тонкой радужной плёнкой, этот новый мир был расцвечен и укрыт безмятежно от посторонних глаз невидимой переливающейся пеленой. Жемчужной, лилово-розовой и чернильной…

… Кажется, ты спешил на репетиции новой пьесы, совсем не оставалось времени доехать со мной до автовокзала. Да и зачем? Это было бы уже чем-то лишним, переходящим границы короткой истории.

     Мы принимаем правила незнакомой игры ещё до её начала.

Просто позволить обстоятельствам распоряжаться за нас. Почему бы и нет?..  Долгожданный  фестиваль театров ещё только в самом начале, всем весело, вечер продолжается у кого-нибудь на квартире, расслабленная кампания, немало выкурено и выпито… Все  мы давно знакомы и рады друг друга видеть. Но вот что удивительно: ты - один из нас, мы слышали друг о друге не раз, но прежде никогда не встречались…

     Меня изумляет то, что я вижу. Твои глаза глубоки за дымной завесой, руки прекрасны и музыкальны. Скользящие, во много слоёв, пряди тёмных волос. К ним хочется прикоснуться, пропустить их сквозь пальцы. Наверное, ты чувствуешь что-то подобное, потому что ты сам прикасаешься к моим волосам и рукам: «Иди же сюда, чего ты боишься?»  Ведь всё хорошо и вина у нас предостаточно. Твой чуть охрипший, тихий-претихий шепот: в двух метрах от нас спят дети моей подруги.

     Это должно было остаться историей на один вечер. Или - на одну ночь.

Я принимала правила этой твоей игры. Только играть в неё так и не научилась.

       Поезд выносил меня из туннеля прямо к тому отрезку пути, где плавно оседают загородные холмы и начинаются обшарпанные заводские предместья. Мне слышались не надсадные хрипы колёс, не шум в старом сердце города, а разноязыкий гвалт, скрежет и вопли. Город звучал, как вавилонский базар, он ослеплял своей пестротой. Ещё не раз я приезжала сюда по каким-то делам,  совсем не затем, чтобы зайти к знакомым и услышать пару спасительных слов о тебе, пройтись по улицам в напрасной надежде увидеть тебя хотя бы издалека. Незамеченной. Мельком, на одно лишь мгновение. Но нет - а ведь ты проходил здесь сотни, тысячи раз. Ты работаешь где-то рядом с этой парадно-белой, отражающей солнце площадью. Хочется заслониться рукой от жёстких, направленных прямо на меня лучей. Хочется броситься с головой в прохладную тень старых улиц и плыть бесконечно в их шумных людских волнах. Это потом уже, осознав всю невозможность происходящего, медленно опуститься, словно в безвоздушную глубину - на обычную парковую скамейку.

     В летнем палаточном лагере дни пролетали, как стайки ярких бабочек над морским побережьем. Я не была таким уж хорошим руководителем. Слишком юной, ко всем лояльной. Один странноватый студент-медик, вожатый второго отряда, раздавал всем мальчишкам подряд подзатыльники при выходе из автобуса. На всякий случай, для профилактики. Я всего лишь спросила, как долго он собирается это продолжать? Тогда студент попросту отказался работать, просиживал целыми днями в вагончике, слушая записи своего любимого «Крематория». Я просто не умела никого увольнять и сама делала за других массу работы . Меня за что-то хвалили, но я не была подходящей начальницей.

       Лето заканчивалось. Казалось, близкий сентябрь уже проник во все жилы и корни, пронизывающие эти степные предгорья,  порывы горячего ветра давно иссушили траву и почву…Как думаешь, а если бы всё завершилось всего лишь одной прогулкой в мерцающую, пропахшую водорослями и остывающим кипарисом ночь, заплывом в тёплое и волнистое серебро, разлитое луной по воде, тысячей-другой поцелуев? Короткой свободой от надоевших условностей, вечных забот, воспоминаний и планов. Пускай лишь на один день, но самой настоящей свободой, какую никто из нас и в глаза не видел!

    Разве тебе никогда не хотелось освободиться от власти этого немилосердного города?

     Забудь обо всём. Мне это лишь померещилось: город, растянувшийся поперёк всех дорог. Город - ключ ко всему полуострову. Ни избежать его, ни мимо объехать. Лежит себе, поджидает добычу с блаженной улыбкой китайского аллигатора.  Приглядывает за нами мутным полуприкрытым глазом.

     Наш летний сезон в лагере увенчался поездкой в Ригу. На мне были три десятка детей, то и дело сбегавших погулять в незнакомом городе, где жители им не укажут дорогу по-русски. Мне помогали двое студенток-вожатых, нырявших без передышки в объятия к вагонным попутчикам и латышским экскурсоводам. Был ещё и вожатый, тот особенный студент-медик, клятвенно обещавший исправиться и начать работать.

      Кампания молодёжного туризма Спутник поселила нас в общежитии института, закрытом на капитальный ремонт. Один этаж ради нас открыли. Восьмилетние малышки прибегали под утро в мой номер, потому что пугались крыс, старших девочек я вылавливала по ночам в комнатах местных студентов, оставшихся подтягивать «хвосты» на каникулах. За это хвостатики обзывали меня Надсмотрищицей и Совком. Кто-то из подростков отправился в гости к родственникам, прихватив с собой ещё пару друзей, и они по дороге застряли в баре и напились. И за всех этих детей я отвечала своей головой.

     В Риге мне запомнились только чёрная железная кошка, «гуляющая» по коньку черепичной крыши, усталость и дорога назад.

    По счастью, к отъезду все были в сборе и живы-здоровы. Лишь гордость нашего лагеря, чемпион по серфингу, обрушился на вагонную полку с высокой температурой. Термометр зашкаливало. Я меняла мокрые вафельные полотенца у него на лбу. Вода испарялась почти мгновенно, а лекарства не помогали.   Никто из детей не купил ничего съестного в дорогу. Вопреки моим строгим предупреждениям, деньги были растрачены до копейки на прибалтийские побрякушки. Всю дорогу я раскрывала коробки с рижским шпротным паштетом, намазывала его на припасённые ломти хлеба и кормила этим тридцать детей и троих вожатых. Одна из моих вожатых-студенток попала уже в двадцать пятый раз в объятия к попутчикам, на этот раз - пьяным зэкам, которые сначала истошно орали добрынинскую «не сыпь мне соль на раны», а затем устроили драку с дикими воплями и разбиванием бутылки о столик. Один из парней выхватил нож, студентки визжали, я пыталась за них вступиться…

       Всех успокоил вызванный проводницей наряд милиции…

      Я надеялась - мне удастся прикрыть глаза на минуту. И тогда выяснилось, что исчез наш студент-медик, которому я опрометчиво доверила нам помогать.

      О нет, лучше бы он и вправду отстал от поезда! Но вожатый всего лишь заперся в туалете вагона и стирал целый час свои белые джинсовые штаны. Мы молили его, увещевали, били ногами в дверь, но нам никакими силами не удавалось его оттуда выудить. Наконец вся вода в титане закончилась, и  студент появился с мокрыми белоснежными джинсами на вытянутых руках.

Он  счастливо улыбался, оставив нас без воды ровно на сутки.

       Проводница закрыла все туалеты в вагоне уже до самого дома. Я делала компрессы из минералки нашему больному. Три десятка детей бродили взад и вперёд по составу, через спальный вагон и вагон-ресторан в дальний, общий вагон - умываться. Мы выводили под руки шатающегося от жара и слабости чемпиона по серфингу. Мы раздражали всех пассажиров и персонал. Я мечтала лишь о том уже, чтобы довезти их всех живыми домой, сдать соскучившимся за неделю родителям, а самой отправиться спать - и очень надолго…

     Оставалось ещё два часа до конечной станции. Я знала, что сейчас у меня на пути встанет Город. Я была слишком измотана, чтобы снова сразиться с ним. Мне было уже почти всё равно, я-то знала, что он сейчас сотворит. Моё странное, не существующее чудовище, гигантский подводный паук, он просто выбросит свой холодный осклизлый щупалец, закрутит на моём сердце, затянет, сожмёт до последней судороги...              

        Наверное, я слишком уж побледнела. Так, что даже больной ребёнок,  чемпион области по серфингу, привстал с нижней полки и приложил к моему лбу своё влажное раскалённое полотенце…

   … Столько лет - столько лет, - звенели колёса поезда, словно отстукивая коротенькую считалку. Сколько же лет прошло без меня в городе моей юности, у далёкого теперь Чёрного моря? Я жила в других странах, в другие эпохи. Остаётся  только добраться до конечной станции. Но, как и прежде, мне нужно проехать через соседний город. Тот самый город, растерявший с годами всю свою власть надо мной. Он словно уменьшился, сжался немного с годами.

Запахи летних цветов, зрелых душистых фруктов на рынке смешаны с горькой дизельной гарью. Многолюдно, как и тогда…Как в те давние годы, когда мне ещё удавалось любить реальных людей, а не далёкие, сияющие из вышины светила. Не тех, к кому заведомо нельзя прикоснуться.

       Я купила пару открыток в газетном киоске. Город на них укрывал плечи холмов, словно яркая, вышитая бисером по лазури накидка. Уютно и вполне безобидно. Да и что он сделает мне теперь? Ну разве что заденет небольно притупившимся срезом памяти, спрятанным в рукаве зала ожидания автовокзала.